Осень тихо спускалась на плечи машин

Золотистой с прожилкою шалью.

На вокзале растрепанном был он …один,

Растревоженный вид пах печалью.

Вечерело, и мгла обнимала вокзал,

Беспорядочно сбившися в стаи,

Перепугано мысли шныряли, глаза

Застилая туманной вуалью.

Он смотрел, но не видел, дышал, но в груди

От нехватки молекул известных

Задыхалась вся суть, и кричала: «Иди!

Да беги же скорей!» Бесполезно.

Он стоял, как и две-три минуты тому,

Когда счет уже шел на секунды,

А цветастое платье юрко скрылось во тьму,

Понимал все: возврата не будет.

Словно вкопанный, слушал веселый гудок,

Стук колес ускорялся, и сердца

В такт с колесами, ритм участился, не мог,

Словно памятник, сдвинуться с места.

И расстрелянный взгляд, и потеряно все,

А казалось бы – только окликни,

Но ноябрь положил клена кисть на плечо,

Посочувствовал пасмурным всхлипом.

Задождил, словно плача, как вправду страдал,

Понимал он его, либо просто?

Утопал в темноте мельтешащий вокзал,

Хладнокровно отсчитывал версты

Поезд. Платье цветастое в нем

Убегало навеки. НАВЕЧНО.

Он стоял, сигарета дымилась огнем,

Осень тихо спускалась на плечи…

Понимал он себя? Да наверное нет,

Просто было особенно…жестко.

Вот закончился в пачке запас сигарет.

Что теперь? Нужно топать к киоску…